В тайге на севере Урала живут манси – малочисленный коренной народ. Всего манси примерно 12 тысяч. В Свердловской области их около двухсот, и лишь несколько десятков до сих пор сохранили язык манси и образ жизни, неразрывно связанный с лесом – их самобытной культуре грозит исчезновение.
Традиционно манси жили охотой и рыболовством, но теперь в тайге, которая веками кормила их, рубят лес, горнодобывающие компании раскапывают землю и отравляют реки, туристы и пришлые охотники распугивают и убивают дичь.
Существует государственная программа поддержки коренных народов, но деньги распределяются без учета мнения самих манси, и большинство боится требовать соблюдения своих прав, опасаясь потерять то, что им все же перепадает от чиновников и бизнесменов.
В поселке Полуночное Свердловской области живет активистка Наталья Гриднева – мать пятерых детей, которая пытается добиться, чтобы манси получили контроль над своими родовыми землями и самостоятельно распределяли выделяемые им средства, которые порой исчезают в административном аппарате округа.
Ее взгляды разделяет лесник Валерий Анямов, живущий в крохотном таежном поселке Ушма и пользующийся у манси огромным авторитетом. Он рассказывает, что не может жить в городе, но таких как он - все меньше и меньше. Дети манси увлекаются компьютерами и не готовы возвращаться в тайгу.
Народ манси между цивилизацией и лесом – в фильме Владимира Севриновского.
Монологи манси
У русских я и язык манси забыла, помню только некоторые слова
– У папы где-то в Коми жила сестра. Мансийские боги были против, чтобы мы туда переезжали, а папа не послушался, и нас с мамой туда отвез. А [потом] олени его привезли без сознания домой. Он неделю где-то пожил и умер. Вскоре и мама умерла, я попала в детский дом, у русских. Мне было лет одиннадцать. Детский дом на берегу реки был в конце поселка, там тополь здоровый рос. Весной, когда ледоход, все мы на этот тополь залезали и смотрели на ледоход. У русских я и язык манси забыла, помню только некоторые слова. Тайгу я, конечно, никогда не забывала, я всю жизнь пропадала в тайге. Маленьких нас научили в лес ходить, рыбу ловили с палочек. Муж у меня тоже рыбак был. Мы с ним вместе в тайге пропадали, ягоды собирали, грибы собирали.
Мы жили чисто по-мансийски, а сейчас люди по-русски живут – это уже не мансийская жизнь. Оленей не держат, мужики не охотятся. Помню, папа, никогда дома его не было, он утром встает, встал на лыжи и целый день на охоте. Приходит весь обвешанный белками, соболями, за спиной рюкзак – глухари, рябчики, куропатки, кого там только ни было у него. Тогда и зверей, дичи было больше, а сейчас везде леса повырубали, ничего нет. По-моему, мало кто охотится сейчас. Им привозят продукты, городская администрация завозит продукты, муку, сахар. Северный Урал – мансийская земля, многочисленная нация манси жила, пока цивилизация сюда не пришла. Вырубили тайгу, исчезла дичь, обмелели реки. В моем детстве такие сосновые боры были, такой лес стоял, а потом его вырубили, манси исчезли. В последнее время народ манси, можно сказать, споили. Я в этом виню цивилизацию.
Самое главное для манси – земля
– Добывали птицу, добывали рыбу, у них были олени. А сейчас, когда договор заключен был в 90-е годы, что олени перешли во владение администрации города, как-то постепенно умерло оленеводство. От [разработки] карьеров ушел зверь, пропала птица, пушнину не добыть, оленину не добыть. Как они должны там выживать? Естественно, они поедут туда, где жить проще. Есть у нас один человек, который постоянно отправляет письма президенту, в администрацию Екатеринбурга, [ему чиновник сказал –] вы имейте в виду, что все письма, отправленные вами, придут ко мне обратно.
Самое главное для манси – земля. Если нам оформить родовые угодья, то никто без разрешения манси не сможет присвоить себе, допустим, озеро или построить что-то свое. Только манси смогут этой землей пользоваться, она необходима для выживания. Администрация готова даже с нами идти на контакт, дать нам и машину, и бензин, продукты, врачей отправить. Но не получается оформить родовые угодья, а это самая первая необходимость для манси. Если сами сможем тут хозяйничать на этой территории, на родовых угодьях, мы сможем сами прокормиться. А так как тут могут все хозяйничать, кроме нас, перекрывают кислород, мешают охотиться.
У моего деда было 800 голов оленей. Советская власть раскулачила
– Мои родовые угодья в районе Базы Ильича. У моего деда было 800 голов оленей. Советская власть раскулачила, отобрала почти всех оленей. Было 800 голов, представляешь, какое огромное стадо. С того времени у нас и пошли с оленеводством [проблемы]. Оленей, наверное, уже не вернуть, которых отняли у деда.
Политика у власти, получается, с советских времен так и не поменялась, все пытаются в резервации загнать. Если в одном месте аборигены живут, легче управлять ими, что ли? Но по факту ничего не получается, народ разбегается. Этой зимой шесть человек всего жило [в поселке]. Не понимает власть, что в резервациях не живет народ, не выживает. Чтобы охотиться, нужна большая территория, одной кучкой не получается жить. В итоге народ вымирает потихоньку. Осталось нас, лесных манси, около 60 человек всего.
У меня не получается в городе жить, все время тянет домой, в лес. Такое ощущение, как будто в командировке нахожусь, сколько я там ни жил в городе. Едем по Москве, я думаю: когда же закончится город, когда начнется лес? А город все не заканчивается, все дома, дома. Жуть, страшно.
Все букашки, чем питалась рыба, все померло в реке, даже лягушки подохли
С браконьерством большие проблемы, приезжие отстреливают лосей. Мы в основном охотимся на лося – это наш основной источник и пропитания, и заработка. Соболь – постольку поскольку, потому что скупают его за бесценок, особо народ не стремится добывать соболя. С рыбалкой у нас вообще тяжело, рыбы почти нет. Полностью отравили реку Ивдель, чистейшая была горная река с прозрачной голубой водой. Понятно, рыба была. Открыли карьер, с этого карьера потекла отрава, поменялся даже цвет реки. Все букашки, чем питалась рыба, все померло в реке, мертвая река. Сейчас там даже лягушки подохли.
Если не принимать каких-то кардинальных мер прямо сейчас, я думаю, лет через 20 нас уже не будет, лесных манси. Можно было бы, конечно, заняться и оленеводством, но это очень дорого. Оленей перестали пасти, потому что кончились оленеводы, а молодежь не хочет пасти оленей. Ты постоянно привязан к ним, все время надо находиться со стадом, каждый день надо их проверять, а если не проверять, они разбегутся и потеряются. А как-то современная молодежь не хочет постоянно быть с оленями.